Story

Фрида Кало: боль и страдания мексиканской художницы

img

Мексиканскую художницу Фриду Кало можно назвать женщиной сложной судьбы: она тяжело болела, перенесла измены мужа и страшную травму в автокатастрофе, была вынуждена постоянно носить неудобный корсет, а незадолго до смерти слегла и лишилась ноги ниже колена. Но даже в самые страшные дни Кало одевалась ярко и привлекала внимание. В июне 2018 года платья, корсеты и даже протез художницы стали экспонатами большой выставки в лондонском музее Виктории и Альберта. Мы разобрались в феномене «разбитой звезды» Фриды Кало.

Склеить осколки

Со времен Ницше принято считать: то, что не убивает, делает сильнее. Это правило работает не во всех случаях и не со всеми людьми, но относительно Магдалены Кармен Фриды Кало Кальдерон, родившейся в мексиканском Койоакане в 1907 году и прославившейся своими наивистскими картинами, браком с Диего Риверой и дружбой с Львом Троцким, оно сработало на все сто процентов. Если бы пережитые испытания не укрепили Фриду, она бы не только не прославилась, но и вряд ли выжила бы.

Еще ребенком она перенесла полиомиелит, от которого детям в те времена не делали прививок даже в привилегированных и образованных слоях общества (отец Фриды, выходец из Германии Гильермо Кало, был фотографом). Болезнь оказалась к девочке относительно милосердна: она не умерла и даже могла обходиться без костылей, но хромала, а одна нога Фриды осталась на всю жизнь тоньше другой.

Характер будущей художницы был настолько сильным, что она и не подумала стесняться своего «уродства» — она активно занималась спортом, даже боксировала, что в те времена считалось далеко не женским делом, и, не обращая внимания на веяния моды, носила всю жизнь скрывавшие ноги длинные платья и юбки с кружевными оборками. Эти вызывающе яркие, как у мексиканских крестьянок, наряды стали частью ее стиля.

Интеллект Фриды, как это нередко бывает у тех, кто не может похвастаться безупречным физическим развитием, был сильно выше среднего: в пятнадцатилетнем возрасте девушка поступила в очень серьезное учебное заведение — Препараторию (Национальную подготовительную школу). Как многие с детства больные дети, она хотела учиться медицине. Школа была смешанной, но на курсе Кало училось всего три десятка девушек на две тысячи студентов. Фрида не слыла среди них самой красивой, но оказалась самой заметной из всех студенток.

Она подчеркивала яркие особенности своей внешности: от матери, Матильды Кальдерон, Кало унаследовала индейскую кровь и не пыталась этого скрывать. В 1920-е годы женщины выщипывали брови, а Фрида не желала прореживать свои — черные, широкие, сросшиеся у переносицы. Напротив, став старше, она их даже подводила специальным карандашом. Кало организовала неформальный студенческий кружок, общалась с мужчинами-однокурсниками.

В Препаратории она познакомилась с художником-монументалистом Диего Риверой, одним из самых ярких представителей мексиканской богемы. Он работал в помещениях школы над масштабной росписью «Созидание». Ривера был старше студентки-медички на двадцать с лишним лет, но ни ее, ни его это не смущало.

Рисуй, чтобы жить

Однако провидение, судя по всему, решило, что проблем в жизни юной Фриды недостаточно. Осенью 1925 года восемнадцатилетняя Кало попала в тяжелую аварию: она ехала в автобусе, который столкнулся с трамваем, и девушку буквально «перемололо»: множественные травмы таза, позвоночника, ключицы, ребер, вывих плеча и тяжелые травмы правой ноги, а также проникающие ранения брюшной полости и матки. Фрида год провела в постели, лишилась возможности иметь детей и всю жизнь после аварии нуждалась в медицинской помощи, время от времени переживая новые и новые хирургические операции.

Но и это не сломило «железную» девушку. Она не впала в прострацию и не собиралась отказываться от того, что теперь называется «активной жизненной позицией». То ли потому, что медицина в такой ситуации перестала ее увлекать, то ли из-за увлечения Диего Риверой, она предпочла коротать наполненное неприятными процедурами и болью время за живописью. И, поскольку у нее не было других моделей, она постоянно рисовала себя. Отец закрепил над ее кроватью зеркало и приспособил специальный небольшой мольберт, на котором дочь могла писать лежа. «Я пишу себя, потому что много времени провожу в одиночестве и потому, что я для себя — та тема, которую я знаю лучше всего», — говорила Кало позднее.

Фрида не пыталась приукрашивать печальную действительность: на ее картинах, написанных сразу после трагедии и затем в течение жизни, она изображена изуродованной, в корсетах, с ранами и травмами, кровавыми слезами и распоротой утробой. Но в одном художница никогда себе не отказывала. Она всегда с удовольствием, даже с упоением выписывала на картинах в мельчайших подробностях свои наряды: вышитые блузы и накидки, мантильи и кружевные оборки юбок, цветочные венки, которыми она любила украшать свои великолепные, черные, как вороново крыло, «индейские» волосы. Прически Фриды с прямым пробором или косой, уложенной вокруг головы, стали такой же ее отличительной и узнаваемой чертой, как сросшаяся у переносицы «монобровь», длинные юбки и крупные коралловые бусы.

Коммунизм и самовыражение

И Кало, и Диего Ривера, за которого она вышла замуж через четыре года после аварии, когда несколько оправилась от травм и операций, были членами коммунистической партии. Но это нисколько не помешало им уехать на несколько лет в США, где у Риверы, модного монументалиста, четко уловившего дух времени, появились крупные заказы. Мексиканцы в Америке, даже представители творческой богемы, зачастую воспринимались так называемыми WASP (белыми, англо-саксами, протестантами) как люди второго сорта. Особенно если это были мексиканцы с совершенно четко выраженными индейскими чертами.

Многих соотечественников Фриды это отношение заставляло тушеваться, маскироваться под местных. Многих — но не ее. Она словно специально старалась эпатировать консервативную американскую буржуазию. Носила свои длинные юбки, которые шила из вызывающе ярких тканей — красных, желтых, лиловых, розовых, накидывала на плечи расшитые цветами накидки. В тридцать лет Фриду пригласили позировать для большой фотосессии и репортажа об известных мексиканских женщинах в самом, пожалуй, на тот момент популярном женском модном журнале Vogue.

Снимки черно-белые, они, в отличие от полотен Фриды, не передают ни яркости ее костюмов, которые она придумывала сама, ни потрясающей энергетики ее личности. Но сам факт, что художницу отметил Vogue, говорит о ее признании не только как деятельницы искусства (а о ней в этом качестве говорили и писали многие — так, Андре Бретон, основоположник сюрреализма, считал ее «своей» наряду, скажем, с Сальвадором Дали, находя, что Фрида выходит далеко за рамки «наивизма»), но и богемной звезды. Таких, как она, сейчас назвали бы «инфлюэнсерами»: Кало приковывала к себе внимание не только тем, что делала, но и тем, как выглядела и держала себя на публике.

А держала она себя смело и даже эпатажно. Ривера не был ей верен, но душевные раны, наносимые мужем, она сносила с такой же стойкостью, как и физические. Не пряталась, не уходила в свою «раковину», а, напротив, предпринимала ответные атаки. Так, многие мемуаристы и исследователи жизни Троцкого утверждают, что у него был роман с яркой мексиканкой, развивавшийся в то сравнительно недолгое время, когда Лев Давидович пользовался гостеприимством Риверы в «Голубом доме» (так называется дом семьи Фриды в Койоакане, где она родилась, жила с Риверой и умерла; сейчас там открыт ее музей).

С возрастом здоровье художницы ухудшалось: стальной характер не заменяет железного здоровья, а постоянные страдания, моральные и физические, пожирают душевные силы. Чтобы переносить боль от постоянных операций, она принимала обезболивающие наркосодержащие препараты, что сказывалось на ее психике наряду с тяжелыми депрессиями. Но и это состояние не мешало стареющей художнице уделять внимание своему внешнему виду и скрупулезно зарисовывать наряды на автопортретах: так, в середине 1940-х годов она написала один из самых известных своих автопортретов в кружевной мантилье женщин из Тихуаны, с портретом мужа на лбу.

Фрида разрисовывала даже гипсовый корсет, который ей пришлось носить после очередной операции на позвоночнике. Этот корсет с нарисованными на нем красным серпом и молотом и плодом в матке — один из самых необычных предметов в ее музее, как и протез, который она заказала в самом конце жизни, после ампутации многократно оперированной ноги в результате гангрены. На протез надет кокетливый красный башмачок с высокой шнуровкой. Художница всю жизнь любила красную обувь и даже на пороге смерти, уже калекой, не собиралась от нее отказываться.

О Фриде снимали фильмы — один из самых известных спродюсировала Сальма Хайек, она же сыграла в нем главную роль. Платья, заказанные Кало в последние годы жизни, экспонируются на выставке в лондонском музее Виктории и Альберта вместе с расшитыми блузами и венками, которые она носила в молодости. Эта преемственность показывает цельность ее характера и непреклонность, которые помогли ей и жить, и умереть с достоинством.

Источник