Идейный вдохновитель целого поколения прошел через расстройства, конфликты с обществом и экстремально опасные ситуации, прежде чем стал иконой гранжа.
Поклонников Hole, в том числе и некоторых рок-журналистов, покорила необузданная рóковая мощь Кортни в ту пору, когда на панк-сцене было очень мало женщин-музыкантов, а она к тому же была единственной, кому хватило жгучих амбиций и таланта, чтобы выйти за пределы панк-рока, — точно так же, как это удалось Nirvana. Кортни было тогда двадцать семь, она была на три года старше Курта, и с ее мощью нельзя было не считаться.
Вскоре после выхода Nevermind мне позвонила Пег Йоркин, управляющая Feminist Majority Foundation, которая заседала в том же отделении ACLU по Южной Калифорнии, председателем которого был я. Она готовила благотворительный концерт «Rock for Choice» с группами L7 и Sister Double Happiness и хотела, чтобы хедлайнером выступила Nirvana, гарантировав аншлаг. Силва сказал мне, что группа согласна. Они поддерживали идеи феминизма, а Дейв Грол тогда встречался с Дженнифер Финч из L7, так что уговаривать их не пришлось. Вскоре после того, как Nirvana подтвердила участие, Йоркин добавила в список выступающих Hole, и Розмари сказала мне, что Кортни (по-моему, именно тогда я впервые услышал ее имя) хочет гарантий, что им дадут достаточно много времени, — довольно-таки самонадеянное требование для разогревающей группы.
— Мы с Кортни побывали на концерте Nirvana на Лонг-Бич после выхода Bleach, и они нам не особо понравились. Мне музыка показалась похожей на The Melvins, а этот жанр меня не интересовал.
Однако в мае 1991 года, когда Nirvana репетировала песни, которые были записаны на Nevermind, Эрик и Кортни попали на их концерт в лос-анджелесском клубе «Джабберджо», и их осенило.
— Именно тем вечером все поняли, что Курт добавил в звучание группы элементы Pixies и поп-музыки, и время было выбрано идеально, — вспоминает Эрик. — Вокруг Курта уже тогда была аура таинственности. Он был симпатичным, при этом эксцентричным и принимал наркотики, но в нем было что-то такое, что притягивало всех.
Через несколько месяцев, по воспоминаниям Эрика, «появились первые кассеты с Nevermind, и, пока Hole была на гастролях, мы переслушивали их в машине снова и снова». Вскоре после концерта в «Джабберджо» Эрик и Кортни прекратили романтические отношения, оставшись друзьями и товарищами по группе, и Кортни стала встречаться с Билли Корганом из Smashing Pumpkins.
12 октября, через три недели после выхода Nevermind, Nirvana выступала в «Метро», чикагском клубе примерно на пятьсот человек. То был один из концертов «на понижение», билеты на который быстро разлетелись. Для группы наступило волнительное время. Они знали, что Nevermind превосходит все их ожидания, но пока не были этим ни ошеломлены, ни измотаны. Даже пару десятилетий спустя чикагские рок-журналисты описывали этот концерт как один из лучших, что им доводилось видеть. Сет закончился ритуальным разбиванием инструментов — именно тогда я впервые увидел это вживую. И гитара Курта, и барабаны Дейва превратились в мусор.
Гримерка Nirvana после концерта заполнилась музыкантами и друзьями из группы с местной панксцены. Кортни тут же представилась мне. Она была с Лори Барберо из Babes in Toyland, группы, в которой Кортни недолго играла, прежде чем собрать Hole. Она сумела добраться до Чикаго в том числе потому, что Каз Уцуномия хотел установить и с ней профессиональные отношения. У нее не было денег ни на самолет из Лос-Анджелеса до Чикаго, ни на гостиницу, так что Кортни попросила помочь менеджера Jane’s Addiction Тома Атенсио, который в ту пору тоже обхаживал Hole, и тот позвонил издателю. Каз помнит, как Том сказал ему, что «ей очень важно будет посмотреть концерт Nirvana и услышать примеры отличных композиций в стиле панк». Объяснение вышло довольно надуманным, но Каз симпатизировал Кортни и достал для нее 1000 долларов. (А потом Кортни уговорила Розмари одолжить ей для поездки еще 1000 долларов.)
Меня очаровали остроумие и теплота Кортни. «Вы будете моим другом?» — спросила она, и я кивнул, точно зная, что она имеет в виду. У нее была черта, свойственная многим звездам: она умела заставить каждого, кого хотела завоевать, почувствовать, что он становится интереснее и круче, когда она уделяет ему внимание. Мы не только были косвенно связаны через Розмари: она еще и знала, что меня нисколько не беспокоят слухи о ее вражде с группами на инди-сцене Северо-Запада. Эти люди не слишком-то хорошо относились и ко мне, учитывая роль, которую я сыграл в переходе Nirvana в мир корпоративной музыки. В новом космосе, который стремительно формировался вокруг группы, мы вскоре стали союзниками.
Кортни сказала, что Лори влюблена в Дейва Грола, а она просто приехала для моральной поддержки, но уже тогда я понял, что она просто врет. Впрочем, другого я не знал: на самом деле она приехала в Чикаго, чтобы увидеться с Корганом, но, придя к нему домой, обнаружила его с другой женщиной.
Кортни признается:
— Билли вышвырнул меня, и концерт Nirvana в тот же день оказался счастливым совпадением. Мне нравился Курт, так что я решила рискнуть. Все казалось таким естественным и органичным. Мы уже пару лет флиртовали на расстоянии.
Сразу после знакомства со мной Кортни отправилась в дальнюю часть гримерки, где сидел Курт. Хотя она была на несколько дюймов выше, вскоре Кортни уже оказалась на коленях у Курта. Они оба улыбались, словно та кошка из поговорки, съевшая канарейку. Именно той ночью Курт и Кортни впервые спали вместе. На благотворительный концерт Rock for Choice через две недели Курт и Кортни поехали уже как пара, и их отношения продлились всю оставшуюся жизнь Курта.
Кортни очень легко могла и обидеться, и обидеть, но мне нравились ее чувство юмора и ум. Другие люди из окружения Nirvana, похоже, считали, что их отношения не продлятся дольше, чем типичная преходящая рок-н-ролльная интрижка, но мне быстро стало ясно, что Курт крепко влюблен в Кортни, и это чувство взаимно.
Терстон тоже очень быстро понял, что у них все серьезно:
— Помню, был какой-то концерт, где я сидел рядом с Кортни сбоку сцены, и Курт показал на нас и сказал что-то о Кортни, и потом я понял: «О, да эти ребята влюблены. Это в самом деле происходит». Все было очень мило.
Курт и Кортни общались друг с другом на различных уровнях, которые почти никто вокруг не понимал, и у них было много общих причуд. Хотя Курт обладал уникальным талантом и добился намного большего успеха, Кортни лучше ориентировалась в жизни и имела более широкий взгляд на культуру. Она была отличным поэтом и притягательной исполнительницей, а в умении общаться с прессой не уступала Курту.
А еще она была невероятно амбициозной. Она вспоминает:
— Курту нравилось это во мне. Я собиралась свалить Мадонну. Он тоже был амбициозен, но очень тщательно это скрывал.
Поскольку их обоих в юном возрасте бросили родители, им пришлось учиться быть взрослыми уже после того, как они добились определенного успеха в музыкальном бизнесе. Они вместе создали свой мир, и любой, кто хотел общаться с Nirvana, вынужден был с этим мириться; правда, смирились не все. Некоторые старые знакомые Курта оказались настоящими собственниками, им было трудно осознать, насколько же быстро меняется его жизнь.
Мужчины из его окружения чувствовали угрозу со стороны сильной, откровенной женщины, да и Riot Grrrls из Олимпии сильно недолюбливали Кортни. Кроме понятных трений из-за ее амбиций (сообщество Олимпии презирало коммерцию), Кортни еще и была не слишком рада тому, что Кэтлин Ханна и Тоби Вейл познакомились с Куртом раньше ее и продолжали с ним общаться. Жесткие территориальные инстинкты Кортни приводили в ярость многих его старых друзей. Я никогда не обращал на это особого внимания. Единственное мнение, которое мне было важно, — мнение самого Курта.
Он очень оскорблялся, когда кто-то не одобрял его новых отношений. Он проявил свою сентиментальную сторону, радуясь романтике, которой не было в его собственной семье. Однажды Курт с болью посмотрел на меня и со всей серьезностью спросил: «Разве любой мужчина не будет расстроен, когда к его любимой женщине относятся неуважительно?»
(...)
Прошлый месяц стал для Nirvana интенсивной гонкой на американских горках, и они были дезориентированы, вернувшись в Сиэтл «рок-звездами». Всегда стремившийся к разрушению рок-клише, Курт попросил нескольких друзей потанцевать на сцене в качестве панковской пародии на танцоров гоу-гоу, и договорился, чтобы перед Nirvana выступали Bikini Kill и Mudhoney.
Именно на этом концерте я впервые познакомился с матерью Курта, Венди, которая приехала из Абердина. Курт часто рассказывал, насколько его убил развод родителей, когда ему было девять. Он почти десять лет не общался с отцом, и, хотя в некоторые периоды детства чувствовал себя брошенным и матерью, рассказывал, что очень благодарен ей за то, что в детстве она всегда хвалила его рисунки, и никогда не разрывал с ней отношений. Венди была светловолосой, красивой, милой, и в тот период жизни относилась к Курту с почтением. Крист познакомил меня с несколькими своими родственниками, в том числе матерью Марией.
— Она сделала себе прическу! — вспоминал он. — Все были очень счастливы и гордились нами. Некоторые знакомые даже пытались одолжить у моей родни денег!
Концерт устроили в театре «Парамаунт», вмещавшем 2800 человек, — на самой большой площадке, где когда либо в этом городе выступала Nirvana. Мы с Силвой пришли в театр после саундчека; Курта, Криста и Дейва не оказалось в их гримерке. Поднимаясь по театральной лестнице в поисках ребят, мы встретили Марка Арма из Mudhoney. Силва спросил его: «Вы видели мою группу?», на что Арм с презрением ответил: «Они не твоя группа». Я подумал про себя: «Ну, они и не твоя группа, опять же». Этот вечер был эмоциональным моментом для сиэтлской рок-сцены, а концерт стал триумфальным возвращением домой, но на тот момент идея, что Курт Кобейн принадлежит какому либо одному городу или субкультуре, была смехотворной.
Роберт Смит вспоминает:
— Курт был одет в пижаму и спал в углу комнаты за кулисами. Мне в тот момент стало его жалко.
Я же помню сцену иначе. Курт часто носил пижаму, и я помню, что ему было немного неловко общаться с семьей и старыми знакомыми, но в то же время это его забавляло. Может быть, Смит увидел что-то, что не заметил я. Как вам уже наверняка очевидно, я был предрасположен видеть все, что относится к Nirvana, через розовые очки, но на пленке отлично видно, каким великолепным стал концерт — это одно из моих любимых документальных свидетельств о группе того времени.
Впрочем, я отлично понимал, что любой артист, очень быстро добившийся огромного успеха, чувствует себя дезориентированным. Отчасти Курт был рад, что сумел достичь великой цели, и трое музыкантов остались такими же друзьями, даже став успешными. В то же время Курт не скрывал от меня и того, что его немного пугает внезапное превращение в публичную фигуру. У меня был определенный опыт помощи артистам на первых этапах славы, но ни с чем подобным взлету Nirvana дела иметь не приходилось. Я часто чувствовал себя беспомощным, видя страдальческие гримасы, ни с того ни с сего появлявшиеся на его лице. Похоже, Курт начинал понимать, что успех, ради которого он так усердно работал, не сотрет тех эмоциональных травм, с которыми ему приходилось жить с детства. Я вспоминал скорбную песню Пегги Ли Is That All There Is?
(...)
Во время коротких европейских гастролей Кортни занималась своей рекламой, и я пошел с ней на передачу BBC, где она исполнила акустическую версию песни, которую я еще не слышал; она называлась Doll Parts, и я был заворожен. Я понял, что мне снова повезло работать с артистом, который талантливее, чем я считал изначально.
На личном уровне Кортни, как и Курт, была человеком противоречивым; ее характер колебался между маленькой девочкой и уставшей от жизни взрослой женщиной. Она была невероятно циничной, но при этом с проблесками того же идеализма, который часто оживлял Курта. Когда она была в настроении, она делала ярче любую комнату, но вот в дурном расположении духа общение с ней было не слишком-то приятным. Появление Кортни в жизни Курта совпало со взрывным успехом Nirvana. Любая женщина в ее положении оказалась бы под лупой публичного внимания, и ей пришлось бы что-то менять, чтобы соответствовать требованиям, предъявляемым этой внезапной известностью. В группу людей, у которых были свои проблемы с неожиданно ярко загоревшимся светом софитов, Кортни добавила свой взрывной характер, артистические стремления и талант, новую группу друзей (многих — из рок-прессы) и новых врагов (многих — из мира панка). Она больше интересовалась музыкальным бизнесом, чем Курт, и ставила вопросы, которые он сам задавал с большой неохотой (в частности, связанные с денежными компенсациями). Курту очень нравилась откровенность Кортни. Она часто вслух озвучивала то, что он думал про себя, и от этого он кайфовал.
Но не все были так же очарованы. Розмари вспоминает: «Кортни часто звонила и начинала разговор с фразы «Курт здесь», после чего следовала какая-то новая идея или требование». Ей больше нравилось тратить деньги, чем Курту, и она настаивала, чтобы группа начала останавливаться в гостиницах получше, соизмеримых с ее новым коммерческим статусом. («Мне нравились Four Seasons больше, чем Omnis», — недавно прислала она мне SMS, до сих пор негодуя, что кто-то вообще считал это проблемой.)
Практически сразу появились люди, которые стали называть ее «Йоко». Для некоторых людей в окружении группы, да и в широком мире рока это было оскорблением, я же считал это комплиментом. Я поклонник Йоко Оно и считаю, что немалая часть политических и философских элементов сольной карьеры Джона Леннона — это ее положительное влияние. Курт и Кортни соглашались. «Они всегда называли себя Джоном и Йоко», — вспоминает Эверетт Тру.
Некоторые журналисты из рок-прессы намекали, что Кортни манипулирует Куртом, но я всегда считал, что подобные утверждения абсурдны. Курт был человеком с едва ли не самой сильной волей из всех, кого я встречал. Он в самом деле мог разъяриться, если кто-то проявлял неуважение к Кортни. На европейских гастролях он настоял, чтобы группу TAD, в которой играл его старый товарищ по лейблу Sub Pop Тэд Дойл, убрали с разогрева Nirvana, когда узнал, что Тэд назвал Кортни «сучкой» в интервью. Некоторые люди из сиэтлского сообщества были весьма раздражены, но Курт и не собирался извиняться — в конце концов, он не единственный мужчина, который бы так отреагировал, если бы публично оскорбили его любимую женщину.
Так или иначе, Курт мог спокойно сказать Кортни «нет», если на это была причина. Однажды он позвонил мне и сказал, что Кортни купила Lexus, такую же машину, на которой тогда ездил я.
— Это машина, которая мне нужна? — спросил он с большим напряжением в голосе. Я сказал ему, что если вопрос в том, может ли он себе ее позволить, то ответ — да, но вот если он хочет знать, нужно ли ему ездить на машинах определенной модели, раз уж он выпустил хитовый альбом, то ответ — нет.
— Так я и думал, — ответил он. — Я скажу, чтобы она сдала ее обратно.
Она так и сделала.
Когда Курт влюбился в Кортни, он быстро сдружился и с Эриком Эрландсоном.
— Отношения были очень странными, потому что я превратился в их своего рода опекуна и друга. У нас вышла очень странная троица, я до сих пор не могу уложить это у себя в голове, — смеясь, рассказывал Эрик, когда мы разговаривали двадцать пять лет спустя.
Курт и Кортни снимали квартиру на Сполдинг-авеню в Голливуде. Ассистент Силвы Питер Раух помог им с переездом. Кортни нашла красивую кровать из кованого железа в магазине неподалеку, но владелец отказался брать чек у людей, которые, по его мнению, выглядели так, словно живут на улице. Раух так и не смог убедить владельца, что на самом деле они рок-звезды, но все-таки уговорил его не продавать кровать никому в ближайшие двадцать четыре часа; за это время бизнес-менеджер Nirvana Ли Джонсон сумел раздобыть сертифицированный чек, и кровать доставили на следующий день.
Владелец квартиры часто жаловался на громкую музыку, и вскоре стало ясно, что им придется найти другое место, как только позволит рабочий график Nirvana.
Эрландсон вспоминает о визитах к Курту:
— Он всегда над чем-то работал. Он не ходил на вечеринки. Он был домоседом, который постоянно над чем-то работал. Он всегда был креативным. Я слышал, как он снова и снова играет что-то на гитаре в чулане, это выглядело как бесконечная бессмыслица, но потом он находил что-то интересное и работал над этим с усердием The Beatles — снова, и снова, до тех пор, пока не доводил это до идеала. Мы с Кортни примерно так же поступали с музыкой Hole, но сосредоточение Курта было невероятно интенсивным, и у него был талант, который позволял ему работать даже после той точки, где большинство людей останавливаются.