Снимки Роберта Капы были шедеврами. Они будоражили и шокировали. Но мало кто знал, что Роберт начинал как он и она. И она была первой военной фотокорреспонденткой.
В 1933 году к власти в Германии пришли нацисты. В том же году арестовали некую Герду Похорилле — за распространение антинацистских листовок. На вопросы она отвечала спокойно: пытки в гестапо ещё не стали притчей во языцех. Год рождения — десятый. Место рождения — Штутгарт. Национальность — польская еврейка. То есть просто еврейка, конечно; она никогда не была в Польше. Род занятий — машинистка.
С ней провели разговор, долгий, обстоятельный, и предложили сделать выводы. Она сделала. Срочно уехала во Францию по фальшивым документам и примкнула к местным коммунистам — в континентальной Европе они были основной организованной силой, противостоящей нацизму, так что коммунисткой Герда стала ещё в Германии. Жизнь в Париже, конечно, была мечтой девушки… Но только не тогда, когда ты в нём беженка, беглянка, чужачка, оставившая дом родной.
Там, в Париже, судьба Герды развернулась к вечности — во всех смыслах. Одна из новых подруг, тоже беженка, Рут Серф попросила Герду сходить с ней вместе на встречу с фотографом. Он попросил Рут попозировать ему в парке. Девушка опасалась, что на самом деле съёмки могут оказаться предлогом для домогательств. Герда, всем известная своей смелостью, конечно, пошла прикрывать Рут — и познакомилась с любовью всей своей жизни.
Его звали Андре Фридман. Он тоже был еврейским беженцем — в родной его Венгрии росла юдофобия, забирал власть нацизм. Фридман был действительно профессиональным фотографом. Во время съёмок каждый раз, как руки Андре убирали фотоаппарат от лица, его глаза поворачивались к Герде — маленькой, рыжеволосой, улыбчивой. Как-то вышло, что они болтали друг с другом без остановки, в то время, как Рут доставались одни короткие просьбы: встать туда, повернуть голову вот так…
С этой встречи Андре и Герда были почти неразлучны. У них общие убеждения, общие представления о прекрасном, общие мечты… Через год они уже съехались в крохотную квартирку с видом на Эйфелеву башню, и появилось у них ещё и общее увлечение: Андре стал учить Герду фотографии. Как ученица — так же, как женщина и собеседница — Герда опять приводит его в восторг: всё ловит на лету. Она создана для фотографии и вскоре пытается продавать свои снимки под псевдонимом «Герда Таро».
Проблема в том, что фотокорреспондентов в Париже хватало. Конкуренция была невероятной. От невозможности зарабатывать фотографиями постоянно и нормальные сумма Андре то и дело закладывал камеру. Пара придумала забавную мистификацию, которая должна была помочь: якобы не еврейские беженцы Фридман и Таро делают снимки, а американский фотограф Роберт Капа. И у Капы — своё агентство. Автором идеи считается именно Герда. Она же выдавала себя за секретаршу Капы; когда было нужно предъявить Роберта, выступал на сцену Андре. Роберт Капа немедленно принялся снимать все политические события и встречи Парижа в четыре руки, везде успевал и делал «по-американски качественные» кадры.
Одиннадцать месяцев, которые стоят всей жизни
В тридцать шестом Капа отправился снимать Гражданскую войну в Испании: кровавые франкисты (союзники нацистов Германии) против не менее кровавых, но симпатичных Таро и Фридману республиканцев. Снимки Капы, присылаемые из Испании, вызывали мгновенный ажиотаж. Герда быстро научилась ходить в брюках и с револьвером, Андре — беречь голову, иногда щёлкая наугад выставленным из-за укрытия фотоаппаратом.
Весной тридцать седьмого пара раъехалась по разным концам Испании, и появились первые знаменитые снимки Герды под её рабочим именем «Таро». Фридман оставил себе «Капу». Что это? Размолвка влюблённых или признание того, что у Таро слишком свой отдельный стиль, что из разных концов страны выйдет больше актуальных снимков?
В любом случае, снимки Герды ждёт уже половина Европы, и она знает это, она спешит запечатлеть людей, которые вот-вот погибнут, и войну, которая, кажется, никогда не закончится. Всегда на передовой, всегда сосредоточенная, с камерой в руках и револьвером в кобуре (а где он ещё может быть, если руки заняты камерой?)
В городе Брунете, опустив объектив, Таро говорит кому-то из друзей: «Когда думаешь о том, как много хороших людей, которых мы знали, погибло даже в одной атаке, кажется как-то несправедливым, что ты еще до сих пор жив». Это вспоминают потом часто, очень часто. Она что-то чувствовала? Она сглазила? Или то была случайная фраза, которая приобрела значение только потому, что 25 июля 1937 года, когда республиканцы отступали из Брунета, танк случайно опрокинул машину с ранеными. Ту машину, на подножке которой стояла — больше пристроиться некуда — с фотоаппаратом и негативами Герда Таро.
Когда Герду спешно доставили в госпиталь, врачам с первого взгляда стало ясно, что сделать они ничего не смогут. А Герда открыла глаза, посмотрела на присутствующих и спросила: «Где мой фотоаппарат?!» Она умерла на следующий день, и в Мадриде с ней пришли прощаться тысячи людей. Со многими она успела познакомиться лично. Многие знали её только по фотографиям в свежих выпусках газет. В её день рождения, в день двадцатисемилетия, которое так и не настало, её хоронили в Париже. На похоронах были уже десятки тысяч. За одиннадцать месяцев своей карьеры как фотокорреспондентки Таро успела стать легендой
Потом о ней, конечно, начали собирать воспоминания. Какой она была? «Смелой», был первый ответ, но это знали все, кто видел её фотографии. «Талантливой», и это тоже было очевидно. «Неунывающей», «жаждущей справедливости», «кокетливой… любила нравиться: одежда по фигуре, макияж на лице», «влюбчивой — у них с Фридманом были отношения и на стороне, так была устроена их пара», «независимой». Любое из этих описаний и все они будут бессмысленны, пока не увидишь сделанные Гердой фотографии. Смелые. Талантливые. Независимые. Влюблённые в людей и жизнь.