В 1945 году в советском плену оказалось более полумиллиона японских солдат. Далеко не всем из них посчастливилось пережить следующую зиму. Истощенный войной и неурожаем СССР с трудом справлялся с обеспечением собственных граждан, а положение в лагерях для военнопленных было еще хуже. Однако уже к 1947 году удалось нормализовать быт и питание пленных японцев, вовлечь их в советское производство и наладить идеологическую работу.
23 августа 1945 года Государственный комитет обороны СССР распорядился вывезти военнопленных Квантунской армии из временных лагерей, расположенных в Маньчжурии, на территорию Союза, где спешно разворачивались лагеря для военнопленных. Система ГУПВИ (Главного управления по делам военнопленных и интернированных) МВД СССР в начале 1946 года насчитывала 267 лагерей, 49 из них предназначались для японцев. Они размещались в разных регионах СССР — в Хабаровском, Приморском, Алтайском, Красноярском краях, в Иркутской, Читинской и Амурской областях, на территории Бурятской АССР, в Узбекистане, Казахстане, Грузии, Туркменистане и некоторых европейских областях страны.
Организация быта и питание
Основная проблема деятельности лагерей заключалась в том, что массовое перемещение японских военнопленных происходило в условиях поздней осени и начала зимы, а это создавало трудности в организации лагерного быта и размещении военнопленных в непростых климатических условиях. Создаваемые лагеря комплектовались за счёт выделения части опытных работников из уже действующих лагерей НКВД. Туда направлялись необходимые предметы хозяйственного обихода и инвентаря, железнодорожные составы с одеждой и продуктами.
Для организации медицинского обслуживания японских военнопленных в лагеря выехали полторы тысячи медиков, на местах создавались госпитали. Однако все эти меры были недостаточными и не давали быстрого результата. В большинстве лагерей положение было очень тяжёлым.
Инструкции НКВД регулировали распорядок дня военнопленных, график приёма пищи и т.д. Каждому японцу полагался комплект одежды и обуви на зимний и летний сезон, а также постельное белье. Одному человеку полагалось минимум 2 м² в бараке, однако так было лишь на бумаге. В реальности бараки в некоторых лагерях походили на привычные казармы, а в иных местах японцы ютились зимой в палатках. Например, строительство землянки-казармы в поселке Белоусовка в Восточном Казахстане к декабрю 1946 года было выполнено лишь на 71% — это при том, что военнопленные прибывали туда с сентября 1945 г.
Не хватало и тёплой одежды. Секретарь Хабаровского райкома ВКП(б) Р. Назаров писал в ЦК ВКП(б):
«…Более 70% военнопленных одеты в шинели, не имеют свитеров, телогреек, носят меховые или войлочные ботинки, срок носки которых 3–4 месяца, поскольку они не предназначены к снежному покрову…».
Нормы продуктового обеспечения определил соответствующий приказ НКВД СССР от 28 сентября 1945 г. Ежесуточный продуктовый набор по норме № 1 выглядел так:
Выполняющим тяжёлую работу причиталось больше продуктов по некоторым позициям. От процента выполнения плана на производстве зависела и надбавка к суточному довольствию. Ну и, безусловно, продуктовые наборы для больных, находящихся в госпитале, а также для офицеров и генералитета были повыше. Впоследствии нормы несколько раз менялись, однако не принципиально, и до необходимого показателя полноценного питания в 3500 калорий в день нормы никогда не доходили. Но главная проблема заключалась в другом. Далеко не всегда военнопленные получали даже причитающиеся им продукты в необходимом количестве.
Во-первых, в 1945 году, когда организация лагерного быта только налаживалась, продукты доставлялись крайне нерегулярно и не в полном объёме, что сказывалось на физическом состоянии людей. Зимой 1945–1946 гг. многие военнопленные погибали от общего истощения, что объяснялось как непривычным суровым климатом, так и низкокалорийным ежедневным пайком. К началу 1946 года каждый пятый японский солдат относился к категории ослабленных. Основными причинами смертности в это время были дистрофия (48,2%), воспаление лёгких (11,9%), туберкулёз (7,4%) и сыпной тиф (6,4%).
Недостача многих продуктов обнаруживалась лишь после разгрузки эшелонов, а восполнить их нехватку было нечем. Неурожай лета 1946 года тоже внёс свою лепту. Позже деятельность лагерей наконец более или менее наладилась, к середине 1947 года их материальное снабжение стало почти бесперебойным, а практически при каждом лагерном отделении сами военнопленные организовывали подсобное хозяйство, где выращивали овощи либо разводили скот.
Во-вторых, имело место злоупотребление служебными полномочиями со стороны лагерного начальства. Например, после закрытия лагеря № 33 в Красноярском крае выяснилось, что хищения и списание продуктов и материальных ценностей руководителями и рядовыми служащими нанесли государству ущерб на сумму 373 000 рублей. Не стоит забывать и о трудностях послевоенного времени. Содержащиеся в лагерях японцы питались не хуже (а иногда и лучше) населения всего Союза, разорённого войной и неурожаем, ослабленного отсутствием рабочих рук на земле.
Труд
Из-за потерь Красной армии и трудоспособного гражданского населения в годы Великой Отечественной войны народное хозяйство Советского Союза лишилось около 20 млн человек. Восстановление экономики требовало привлечения всех доступных рабочих ресурсов. В СССР оказалось порядка 520 тысяч японских военнопленных, многие из которых были вынужденно вовлечены в производство.
Ещё нормативные документы СНК СССР 1941 года предусматривали использование труда иностранных военнопленных. Обобщая полученный на протяжении прошедших лет опыт, НКВД СССР 29 сентября 1945 г. издаёт «Положение о трудовом использовании военнопленных», касавшееся японцев. Труд вменялся в обязанность всем рядовым и унтер-офицерам, которые таким образом возмещали расходы на своё содержание (к примеру, по данным на конец 1947 г. затраты на питание одного человека по основной норме составляли более 11 рублей в день). В свою очередь, администрация лагерей должна была обеспечить максимально эффективное использование контингента, дабы компенсировать государству расходы на содержание лагеря.
Строительство японскими военнопленными моста в Иркутской области
Создаваемые в каждом лагере врачебно-трудовые комиссии определяли категорию трудоспособности военнопленного на основании состояния его здоровья. Определённые к 1-й и 2-й категориям (годились для тяжёлой и средней тяжести физической работы) привлекались к труду на промышленных объектах и строительстве, тогда как контингент 3-й категории выполнял обязанности лагерной обслуги. Длительность рабочего дня для военнопленных была такой же, как и для вольнонаёмных работников в той же отрасли труда, не менее восьми часов выделялось на ночной отдых. Трижды в день работники обеспечивались горячим питанием. Четыре дня в месяц были выходными. На деле повседневная жизнь японцев не всегда выглядела так гладко, как на бумаге, что объяснялось финансовыми трудностями и необустроенностью лагерей, особенно в 1945–1946 гг. Но условия труда японских военнопленных были близки к условиям, в которых работали и советские граждане.
Это же «Положение о трудовом использовании военнопленных» определяло размеры денежного вознаграждения и иные способы поощрения военнопленных (лучшие условия проживания, первоочерёдное обеспечение одеждой и др.), а также меры наказания за невыполнение норм выработки, небрежное отношение к работе либо её срыв (от объявления выговора до передачи провинившегося суду Военного трибунала).
Сотрудники производственно-плановых отделов лагерей комплектовали рабочие бригады, обеспечивали их инструментами, отвечали за использование работников в соответствии с их квалификацией, предоставляли в бухгалтерию сведения о трудовой выработке, следили за результатами выполнения плановых показателей и т. д.
Утверждение «Положения» положительно отразилось на продуктивности труда — пленные были заинтересованы в получении вознаграждения. Оплата труда могла достигать 150–200 рублей, а на добыче угля ограничений по оплате не было. Эти меры позволяли улучшить питание посредством покупки продуктов военнопленными в точках Коопторга при лагерях.
Поначалу организация трудовых процессов находилась на крайне низком уровне — отсутствовали нормальные производственные условия, с наступлением зимы не были созданы обогревательные пункты, у военнопленных не было одежды и инструментов, а несоблюдение требований техники безопасности вело к травматизму. О том, как обстояло дело на приисках треста «Енисейзолото», свидетельствуют строки из письма замминистра цветной металлургии С. Самусенко:
«Контингент завшивел, в результате появились случаи инфекционных заболеваний, возрос процент смертности».
Японские военнопленные трудились во многих сферах народного хозяйства Союза: на строительстве Байкало-Амурской магистрали, на приисках треста «Хакасзолото», на строительстве Абаканского оросительного канала, на различных промышленных предприятиях.
С одной стороны, практика подтвердила экономическую целесообразность использования принудительного труда — правда, в региональных масштабах. Например, военнопленными красноярского лагеря № 34 за три года были построены 65 тысяч м² жилой и 346 м² производственной площади; запущен в эксплуатацию турбогенератор на Красноярской ТЭЦ; выпущено товаров народного потребления на сумму более 4 миллионов рублей и т.д. Однако, если брать масштабы всей страны, то экономическая эффективность от использования труда японцев была невысокой. Система ГУПВИ на протяжении всех лет своего существования была убыточной.
Общественно-политическое воспитание
Помимо всего прочего, перед ГУПВИ стояла ещё одна задача — идеологическое воздействие на военнопленных для подготовки в лагерях так называемого «антифашистского актива». Формирование «перевоспитанного» в социалистических идеалах контингента японцев казалось руководству Советского Союза полезным для усиления своего влияния в послевоенной Японии и укрепления своих позиций в Союзном совете для Японии. Органы ГУПВИ уже имели подобный опыт — стоит вспомнить деятельность Союза немецких офицеров и организации «Свободная Германия».
При ГУПВИ в октябре 1946 г. был создан политотдел. Он организовывал антифашистские школы, курировал выпуск газет и листовок, вёл учёт лояльно настроенных к советскому строю военнопленных, снабжал лагеря пропагандистской и учебной литературой. На местах работали клубы, библиотеки, которые комплектовались идеологически верной литературой на разных языках, а также антифашистские комнаты. Все помещения общего доступа снабжались наглядной агитацией — стенгазетами, портретами коммунистических деятелей и т. д.
Работники политотдела регулярно проводили лекции по общественным и политическим вопросам, выявляли дружественно настроенных по отношению к социалистическому строю военнопленных, чтобы в дальнейшем использовать их в качестве политических инструкторов в лагерях. Также японцев активно привлекали как переводчиков при проведении групповых занятий. Некоторые военнопленные искренне проникались социалистическими идеями, другие лишь притворялись и шли на сотрудничество с администрацией лагерей, чтобы заменить тяжёлый физический труд «просветительской» работой среди заключённых.
Кроме того, активное участие в общественной жизни могло ускорить возвращение домой — лояльность к советскому государству была одним из приоритетных критериев при отправке в Японию. Выходцы из низших классов японского общества были более восприимчивы к пропаганде, тогда как офицерский состав обычно сохранял свои монархические взгляды.
Из наиболее лояльных военнопленных формировались группы активистов, которые проходили обучение в центрах идеологической подготовки в Москве, Хабаровске, Красноярске и иных крупных городах. Затем они разъезжались по лагерям, где уже работали политинструкторами. Согласно отчётам, в деятельности «демократических кружков» и «школ военнопленных» было задействовано до 70% всех заключённых.
Одним из воспитательных рычагов было организованное во всех лагерях стахановское движение — признанные лучшими бригады получали переходящие знамена. Но стоит помнить, что от процента выполнения трудовой нормы зависел ещё и размер продуктового пайка военнопленного.
Вторым инструментом пропаганды выступала газета «Ниппон Симбун» («Японская газета»), которая выпускалась в лагере № 16 в Хабаровском крае, а оттуда распространялась в другие лагеря ГУПВИ. Помимо политических статей, направленных на пропаганду идей социализма, здесь публиковались и художественные произведения, также имевшие политическую окраску. Многие военнопленные не воспринимали эту газету всерьёз — как раз из-за её глубокой политизированности.
В целом большинство японских военнопленных относилось к коммунистической пропаганде довольно индифферентно — посещение политических занятий и показная лояльность позволяли облегчить лагерную жизнь. Однако известны случаи, когда прибывавшие в Японию репатрианты, стоя на борту корабля, вовсю распевали «Интернационал».