Общество

Орхан Джемаль об отце, военной журналистике - вырезки из интервью

img

В ЦАР убиты трое российских документалистов: журналист Орхан Джемаль, режиссёр Александр Расторгуев и оператор Кирилл Радченко. Они находились в этой африканской стране с целью съёмок документального фильма по заказу "Центра управления расследованиями" (ЦУР) - медиапроекта, запущенного Михаилом Ходорковским.

Радченко, Джемаль и Расторгуев взяли с собой дорогие камеры, микрофоны и ноутбуки. Первое сообщение о гибели троих россиян пришло в районе 17 часов вечера во вторник. Сообщалось, что в Центральноафриканской Республике найдены тела троих россиян, у них с собой пресс-карты. Две из трёх принадлежат "Известиям".

Российские журналисты были расстреляны неизвестными, когда направлялись на встречу с местным "фиксером" - человеком, который должен был организовывать их работу на месте. Первоначально сообщалось, что водитель, который вёз погибших ребят, пропал. Однако позже появились разрозненные сообщения о том, что он якобы дал показания полиции. Нападение произошло, по его словам, в 23 километрах от города Сибю. По автомобилю был открыт огонь, парни погибли мгновенно. Сам он каким-то образом сумел выжить.

Африканские чиновники подтвердили, что россияне были убиты в машине, - их автомобиль попал в засаду. Неизвестные в упор расстреляли автомобиль из автоматов. Было ли что-то при этом похищено, неизвестно. По другим данным, нападение могло произойти на одном из военных блокпостов.

Они прибыли в ЦАР в пятницу, чтобы снять фильм о деятельности "ЧВК Вагнера" - частной военной организации российских наёмников. Друзья и близкие погибших отмечают, что долгое время пытались их отговорить от поездки, но они загорелись этой идеей.

Орхан Джемаль родился в Москве 12 ноября 1966 года в семье Гейдара Джемаля. В 1984 году поступил в Московский геологоразведочный институт имени Серго Орджоникидзе. В 1985-1987 годах проходил службу в армии - в Мукачевской десантно-штурмовой бригаде. С 1988 года продолжил обучение в Московском геологоразведочном институте. В том же году поступил на работу на телевидение, где работал сначала администратором, а затем режиссёром телепрограммы "Здоровье".

В 2000 году был одним из создателей Союза религиозных журналистов, а в 2003 году - одним из создателей Мусульманского союза журналистов России. В 2005 году стал учредителем и исполнительным директором агентства журналистских расследований "Следственный комитет" при Союзе журналистов России.

Орхан Джемаль - один из самых известных в России военкоров. Работал в газетах "Известия", "Вечерняя Москва", "Вечерний курьер", "Независимая газета", "Новая газета", "Версия" (в последних двух возглавлял отдел политики), был обозревателем журнала "Русский Newsweek", сотрудничал с рядом других журналов и интернет-изданий.

Десятки раз он вёл свои репортажи из горячих точек: в Афганистане, Ираке, Ливане, Сирии. В 2011 году Орхан оказался под обстрелом в Ливии, где шли боевые действия между силами Каддафи и оппозиционерами. Пуля попала журналисту в ногу. Операцию сделали спустя 12 часов, Джемаль потерял много крови.

Тем не менее врачам удалось сохранить раздробленную ногу. Сам он, несмотря на боль, даже в такие моменты шутил.

- Чувствую себя отлично. Нервы остались целыми, есть шанс сохранить ногу. Кости скрепили болтами, теперь из меня торчат железяки - как из дикобраза, - говорил он.

Он вернулся тогда в Россию, и ему потребовалось ещё несколько операций, чтобы привести ногу в порядок. А потом снова - работа, работа, работа.

- Военная журналистика - это свободная профессия. Это род деятельности, который сливается с образом жизни. То есть ты не работаешь - ты живёшь, и тебе ещё за это немножко платят. Тебе чуть-чуть приплачивают, поскольку ты производишь некий продукт, производить который тебе не особо сложно, ты производить его умеешь, под производство этого продукта затачиваешь свой образ жизни, - одно другому не противоречит. Просто живёшь. Журналистика - это род занятий, обеспечивающий ту манеру жизни, которая тебе близка. Способ оставаться свободным, - так говорил Орхан о своей работе.

При этом честно признавался, что любой военкор всегда на чьей-то стороне.

"Люди, которые говорят, что "мы ни на какой стороне", что "мы типа нейтралитет, наше дело - сторона", - они лгут. Все находятся на той или иной стороне. Всегда есть то или иное сочувствие. Даже если ситуация политически или социально абсолютно чужда тебе, но ты же имеешь дело с реальными людьми, они вызывают симпатии, антипатии, сочувствие, презрение. То есть ты в любом случае займёшь ту или иную сторону, сознаешься ты себе в этом или не сознаешься, но ты это сделаешь. Я не видел ни одного хорошего журналиста, который смог не занять сторону. А те, кто могут не занять, - это такие вот переписчики: прочитали в Интернете - пересказали технически".

И жалел о войнах, на которых не был: "Балканы прошли мимо меня. Может быть, гормональный тип, адреналиновый не такой. Потом война - это, знаете, как покойный Сулим Ямадаев говорил: "Стоит один раз попасть на хорошую войну - и ты будешь всегда хотеть на неё вернуться". Это всё-таки затягивает".

Орхан прекрасно понимал риски на его работе:

- Современная война - это такая вещь... Это как вероятность: попадёт - не попадёт. Чем ближе ты подошёл, тем выше риск, что в тебя попадёт. Как Роберт Капа писал: "Если мне не удалось сделать интересные фотографии, значит, я не подошёл достаточно близко". Есть такие особые отморозки - даже среди ныне живущих военкоров, как, допустим, Джеймс Нахтвей, который снимает войну портретником, он подходит совсем вплотную. Вот умерший недавно Стэнли Грин - человек, который для меня был живым образцом военного корреспондента. Белый дом 1993 года - я не был внутри, я был на площади, я тоже всё видел, но внутри я не был. И для меня всё, что происходило внутри, это навсегда осталось картинкой великого Стэнли Грина, которая совершенно пронзительная! То есть она сделана абсолютно не по правилам, она сделана с нарушением всего что можно - на контровом свете, на фоне окна. Тёмный силуэт человека, бегущего на фоне окон. Видно, что у него в руках "калаш" и он просто бежит. Фотография сделана снизу. Чем-то это напоминает фотографию Дмитрия Бальтерманца "Атака". Обычно у него любят "Горе", где люди на пашне, а у него есть завораживающая "Атака": фотография сделана снизу из окопа, вверху этот окоп перескакивают красноармейцы и уходят в атаку. Я её люблю намного больше, чем "Горе", она намного более сильная, тем более что "Горе" в "Известиях" отфотошопили, отретушировали, там небо впечатано. У настоящего Бальтерманца небо было в молоке, на пересвете такое серое, туманное небо. А в него впечатали такие грозовые, драматические облака. А вот "Атака" смазанная, там видно всю эту грязь, видно, что ему страшно, что он сейчас обгадится от страха, и он, стиснув зубы, вскинул этот фотоаппарат и нажал. И у Стэнли вот это вот: снизу, сделанное на контровом свете, когда тёмный силуэт бежит с "калашом". И ты понимаешь, что он лежит и ему башку оторвать от пола трудно, потому что огонь плотный. И вот, стиснув зубы, он поднял башку, он нажал на гашетку своего фотоаппарата - и вот он, этот кадр! Я, когда смотрю, настолько хорошо понимаю моральное состояние, когда он делает этот кадр... То есть его надо сделать! Ты должен встать и его сделать! Пусть он будет каким угодно, но встань и щёлкни! И для меня 1993 год - это то, что сделал Стэнли Грин. Кстати, он был единственным иностранцем внутри Белого дома.

О том, что такое для него война, Орхан Джемаль отвечал коротко и ёмко:

- Война - это же территория свободы. Война - это хорошее место, где можно остановить вертолёт: "Ты куда? Братан, подкинь...", передает Life.ru

Орхан Джемаль об отце Гейдаре Джемале (Бизнес-онлайн, 21.06.2017)

- Он стал говорить об исламе с европейски образованными людьми на том языке, который был понятен, доступен, который они не видели архаичным. Это был ислам для русскоговорящего интеллигента. Ислам в изложении, доступном русскоговорящему интеллигенту. И в этом плане, конечно, Гейдар - отец русского исламизма, как отец политической доктрины, вытекающей из религии. Он никогда не придерживался сектантских ответвлений, и в этом плане претензии, которые он неоднократно высказывал к тому, что называется традиционным исламом, были не теологического, акыдного характера, а именно политического - за конформизм, за приспособленчество, за пренебрежение исламскими принципами в угоду безопасности.

Человек, который принес нам целую политическую доктрину, - конечно, его масштаб большой. Это было и при жизни понятно. Просто после смерти произошел парад сил с обеих сторон. Несмотря на то что в целом политическая ситуация на момент смерти Гейдара была не в его пользу, парад тех, кто был на его стороне, был достаточно внушительным, а парад его противников выглядел таким злобно тявкающим. Люди, которые не имели отношения ни к исламизму, ни к исламу, которые числились либералами, говорили: "Да, Гейдар великий, он оказал на меня как на русского патриота огромное впечатление". Или признавались: "Мой любимый собеседник, с которым я мог по-человечески поговорить - не о фетишах, не о символах, а о сути явления". Так что в данном плане это такой человек, которого... Мне пусто, мне некем его заменить. Думаю, что таких, как я, миллионы.

- Где бы я ни бывал, всегда чувствовал, что ко мне есть позитивная предрасположенность за то, что я ношу фамилию отца - Джемаль.

- На тебя падает тень твоего отца и ты в этой тени играешь то одними красками, то другими, все дело в том, что обычно у детей в какой-то период отец становится важным авторитетом, но этот период рано заканчивается: в 12 лет отец - это великий папочка, который берет тебя на рыбалку, в 14 уже не то, а в 20 он уже архаик. У меня совершенно не так: фактически до самой своей смерти Гейдар для меня оставался тем самым папочкой, который волен взять тебя на рыбалку, научить и объяснить. Он оставался и духовным авторитетом, и авторитетом по жизни. И помимо сыновьей любви мне всегда с ним было очень интересно. И время, проведенное с отцом, когда мне уже 50, а ему под 70, никогда не было выполнением неких семейных обязанностей, потому что ты должен уделить ему внимание, чтобы он не чувствовал себя обделенным. Нет, это всегда был определенный интеллектуальный праздник, потому что общаться с ним, обсуждать, контактировать - это было определенное интеллектуальное удовольствие, наслаждение.

Даже когда папа был в чудовищном, предсмертном состоянии, он был еще в состоянии поразить каким-то ходом мысли. И конечно, если бы его не было, и меня вот таким бы не было. Да, я был бы каким-нибудь значительно менее интересным, более приземленным. Он формировал меня не до 15 лет, не до 20, он формировал меня до самой своей смерти. И это был для меня огромный, интереснейший опыт.