Загадка уничтожения Николаем Васильевичем Гоголем рукописи продолжения «Мёртвых душ», тесно связанная с загадкой его помешательства и смерти, долго ещё будет приковывать внимание историков русской литературы и биографов великого писателя.
Замысел произведения
От второго тома «Мёртвых душ» уцелели лишь первые четыре главы (не полностью) и отрывки из последних глав. Гоголь намеревался написать ещё и третий том (возможно, даже начал писать), про сюжет которого известно очень мало.
Гоголь был натурой крайне впечатлительной, нервно неуравновешенной, склонной к мистицизму. Последнее десятилетие его короткой драматической жизни полно признаков начавшегося раздвоения личности. Будучи не в силах отказаться от сатиры на окружающую действительность, Гоголь всё чаще сомневался в полезности такого рода творчества, причём не столько для общества, сколько для спасения собственной души, так как всю жизнь оставался верующим православным человеком.
Первый том «Мёртвых душ», задуманных им как эпическая поэма в прозе о современной писателю России ещё в 1835 году, опубликованный в 1842 году, принёс автору признание многочисленных читателей. Разумеется, не обошлось и без критики недоброжелателей, причём весьма жёсткой. Гоголь предвидел эту критику и даже снабдил окончание первого тома таким издевательским пассажем:
«Ещё падёт обвинение на автора со стороны так называемых патриотов, которые спокойно сидят себе по углам и занимаются совершенно посторонними делами, накопляют себе капитальцы, устроивая судьбу свою на счёт других; но как только случится, по мненью их, оскорбительное для отечества, появится какая-нибудь книга, в которой скажется иногда горькая правда, они выбегут со всех углов… и подымут крики: “Да хорошо ли выводить это на свет, провозглашать об этом? Ведь это всё, что ни описано здесь, это всё наше, – хорошо ли это? А что скажут иностранцы? Разве весело слушать дурное мнение о себе?”»
Гоголь ещё до завершения работы над первым томом «Мёртвых душ» планировал, что во втором томе он выведет, наряду с отрицательными образами персонажей («Один за другим следуют у меня герои один пошлее другого», – писал Гоголь о первом томе своего произведения), положительных героев. А в третьем томе должно было совершиться моральное перерождение самого главного героя – мошенника Чичикова. Таким образом, писатель не зацикливался только на негативе, а собирался показать возможность преодоления пошлости окружающей жизни, как это виделось ему.
Фабула несохранившихся частей
Сохранившиеся отрывки и упоминания в письмах дают возможность приблизительно наметить развитие дальнейшего повествования в «Мёртвых душах». Во втором томе похождения Чичикова приводят к его разоблачению, в третьем томе он оказывается в сибирской ссылке и здесь в нём происходит душевный перелом, наставление на путь истинный.
Известны и образы положительных героев. Так, одним из них выведен помещик Константин Фёдорович Костанжогло, рачительный хозяин, заботящийся о благополучии и платёжеспособности своих крепостных крестьян, сам практичный предприниматель, у которого ни одна тряпка в хозяйстве не пропадает даром, без того, чтобы не извлечь из неё прибыли. Это и купец-миллионщик Афанасий Васильевич Муразов, занимающийся благотворительностью, вразумляющий промотавшегося помещика Хлобуева. Это, наконец, не названный по имени генерал-губернатор, предпринимающий героическую попытку искоренить коррупцию в чиновничестве вверенной ему губернии.
Можно найти безусловно положительное и в ленивом помещике-идеалисте Тентетникове, который в третьем томе должен был оказаться вместе с Чичиковым в ссылке за свои политические увлечения молодости, и туда к нему должна была приехать его возлюбленная, дочь генерала Бетрищева (явная аллюзия на жён декабристов). Их влиянию придавалось немалое значение в духовном преображении Чичикова.
Есть там, конечно, и комичные персонажи, вроде обжоры помещика Петуха или отставного полковника Кошкарёва, который завёл у себя в поместье подобие бюрократического государства, меж тем как хозяйство у него в полном запустении, а имение заложено в казну.
Советская литературная критика потратила немало бумаги, чтобы «доказать» беспочвенность и «реакционную сущность» положительных образов второго тома «Мёртвых душ». С ней всё ясно – если писатель не предлагал «революционного способа» преобразования российской действительности, значит, его творчество «реакционно».
Душевный кризис писателя
Отрицательные характеристики продолжения «Мёртвых душ» базировались главным образом на резких отзывах В.Г. Белинского. Между писателем и критиком, после выхода в свет в 1847 году гоголевских «Выбранных мест из переписки с друзьями», произошёл разрыв, который Гоголь, несомненно, очень болезненно переживал. В то время как друзья из «прогрессивной общественности» тянули его в сторону оппозиции власти и церкви, Гоголь был убеждён, что исправление России – на пути возвращения всех людей к христианским заповедям. Гоголь становится всё более религиозен, мучительно переживает своё прежнее творчество, часто считая греховным всё ранее написанное им. Рукопись второго тома «Мёртвых душ» он жёг дважды: первый раз в 1845 году, второй раз за несколько дней до смерти (впрочем, на сей счёт есть несколько версий).
Всё больше стремясь найти в православии ответ на мучившие его вопросы, Гоголь предпринимает паломничество в Иерусалим (оно его разочаровало), сближается со знаменитым проповедником, протоиереем Матфеем Константиновским. Сначала они ведут переписку, а с 1849 года встречаются регулярно. Константиновского, сурового в обличениях, ревностного гонителя старообрядчества, некоторые считают вторым (после Белинского) «злым гением» Гоголя, приблизившим безвременную кончину писателя. Встречались они и накануне Великого поста 1852 года, после чего Гоголь стал «говеть», но не так, как православный, а просто отказался от приёма пищи и умер от голода (когда за него взялись врачи, было уже поздно).
Но из факта этой встречи нельзя делать вывода, что именно она привела Гоголя к роковому концу. Решение Гоголя было равносильно самоубийству, осуждаемому церковью как тягчайший грех. Константиновский осуждал многое из написанного Гоголем, но характер сохранившегося последнего его письма к Гоголю показывает, что тон протоиерея был далёк от требований огульного покаяния писателя за всё его творчество (предыдущие письма не сохранились): «Прошу Вас, не унывайте, не отчаивайтесь, во всём благодушествуйте. Как можно, если не сердце, то, по крайней мере, ум Ваш держите поближе к Иисусу Христу». Как видим, духовник всеми силами пытался, как умел, ободрить Гоголя в его душевных терзаниях.
Внешние обстоятельства могут лишь дать толчок помешательству, но его причины всегда внутренние. Роковую роль с Гоголем сыграла его впечатлительность.